«Улитку» называют одним из самых неоднозначных и сложных произведений советской литературы и одним из лучших романов братьев Стругацких. Действительно, прочитав книгу, задаешься вопросами: «А о чем это, собственно?», «Что хотели сказать авторы?»

«Улитка» была написана во второй половине 60-х годов, более 50 лет назад, и некоторые темы, волновавшие тогда советскую интеллигенцию, в современном дискурсе исчезли почти бесследно. Поэтому многие вопросы, расставленные авторами в тексте, современным читателем даже не замечаются. Поразительно, но классика XIX века оказывается ближе современному читателю, чем некоторые хорошие книги полувековой давности.

Тем не менее, попробуем разобраться с некоторыми загадками и вопросами «Улитки».

Композиционно книга составлена из двух частей: «Управление» и «Лес». Я бы сравнил художественную манеру авторов с детским калейдоскопом: темы, сюжетные линии, вопросы и ответы, символы, персонажи постоянно рассыпаются, чтобы на следующих страницах составиться в новой, причудливой комбинации, никогда не образуя при этом полной или панорамной картины. Иногда авторы в одной из частей как бы загадывают читателю загадку, чтобы в следующей части либо дать прямолинейную разгадку, либо дать намек на разгадку.

«Лес» и «Управление» объединены темой Леса. По замыслу авторов в части «Управление» Лес рассматривается как бы сверху, а в части «Лес» - изнутри. Часть «Лес» интереснее и сложнее, поэтому с нее и начнем.

Главное действующее лицо «Леса» - Кандид-Молчун. Удивительный персонаж, по-видимому, в прошлом микробиолог, когда-то над Лесом потерпевший вертолетную аварию. По воспоминаниям односельчан, при аварии ему оторвало голову, но голову пришили (отметим уровень медицины у деревенщиков), и теперь он ходит по деревне и все время молчит. Отсюда прозвище – Молчун. Сами авторы называют его Кандидом. Кандид – это герой повести Вольтера «Кандид», в переводе – «Простодушный». Процесс мышления дается ему тяжко, он сам постоянно говорит об этом (а как иначе с пришитой-то головой?) Односельчане подозревают, что он Мертвяк (так в деревне называют роботов). Другими словами, перед нами комический, карнавальный герой, которому, впрочем, авторы поручили сказать самые важные слова в романе.

«Улитку» называют научно-фантастическим романом, но часть «Лес» мне тяжело воспринимать как в качестве научной, так и в качестве фантастической. Вспомним, например, эпизод, когда Кандид и его спутница Нава забредают в Лукавую деревню. В деревне они находят очень странных людей: «они увидели человека, который лежал прямо на полу у порога и спал. Кандид нагнулся над ним, потряс его за плечо, но человек не проснулся. Кожа у него была влажная и холодная, как у амфибии, он был жирный, мягкий, и мускулов у него почти не осталось, а губы его в полутьме казались черными и масляно блестели». Мне это напомнило описание деревень во время Голодомора. Верно! В Лукавой деревне нет еды (этот факт старательно подчеркивается авторами), люди в ней распухли и погибают. В следующем эпизоде над жителями деревни ставят какие-то опыты, а еще через 2 страницы деревня просто тонет в бесшумных потоках черной (именно черной) воды. Здесь просто заметим, что в результате строительства гидроэлектростанций и затопления земель в СССР под водой оказалась территория, равная территории Франции. Весь этот процесс от голода, распухания, экспериментов, затопления и окончательной гибели в черных водах называется «Одержание».

Представляется, что здесь отчасти вольтеровским языком описан процесс строительства колхозного строя и тяжелая история советских деревень с 1917 по 1965 годы. Неудивительно, что советская цензура увидела в «Улитке» враждебную книгу, и в СССР авторам удалось ее полностью опубликовать только в перестройку – в 1988г.

Или еще один странный персонаж – Слухач: «посреди площади стоял торчком по пояс в траве Слухач, окутанный лиловатым облачком, с поднятыми ладонями, со стеклянными глазами и пеной на губах. Вокруг него топтались любопытные детишки, смотрели и слушали, раскрывши рты, - это зрелище им никогда не надоедало». Слухач – это живой радиоприемник, транслирующий пропаганду, и такой Слухач, как пишут Стругацкие, есть в каждой деревне. Со временем значение этой пропаганды было утрачено, и теперь Слухачи в состоянии транслировать только бессвязную белиберду. Но тут ценно замечание авторов - «это зрелище им (детишкам) никогда не надоедало». Как тут не вспомнить Маршалла Маклюэна с его «средствами сообщений»! Ну и конечно, Слухач – это вечный персонаж. В РФ в любом коллективе есть свой Слухач, со стеклянными глазами транслирующий Россию24 на своих коллег.

В конце своей одиссеи по Лесу Кандид и его спутница Нава встречаются с тремя амазонками (впоследствии в одном интервью Борис Стругацкий назвал их «тремя отвратительными бабами»). Между ними происходит бессвязный, плохо понятный разговор, призванный продемонстрировать, что амазонки – настоящие Хозяева Леса (так у авторов, правильнее, вероятно, называть их Хозяйками). «Я вижу, вы там впали в распутство с вашими мертвыми вещами на ваших Белых Скалах. Вы вырождаетесь. Я уже давно заметила, что вы потеряли умение видеть то, что видит в лесу любой человек, даже грязный мужчина», - говорит одна из амазонок. Здесь целая вереница загадок, на которые, впрочем, есть отгадки. Но главная отгадка в том, что «мертвые вещи» - это наука. Вообще же весь эпизод с амазонками, по замыслу авторов, кульминационный, с критикой науки, прогресса и планирования, как бы искусственно пристегнут к роману, и оставляет странное впечатление.

Какие же важные слова говорит Кандид-Молчун? Вот они, сказаны в финале романа: «Обреченные, несчастные обреченные. А вернее, счастливые обреченные, потому что они не знают, что обречены; что сильные их мира видят в них только грязное племя насильников; что сильные уже нацелились в них тучами управляемых вирусов, колоннами роботов, стенами леса; что все для них уже предопределено и - самое страшное - что историческая правда здесь, в лесу, не на их стороне, они - реликты, осужденные на гибель объективными законами, и помогать им - значит идти против прогресса, задерживать прогресс на каком-то крошечном участке его фронта (…) Идеалы… Великие цели… Естественные законы природы… И ради этого уничтожается половина населения? Нет, это не для меня…»

Переходим ко второй части романа – к «Управлению». Собственно, легко представить себе, например, некую Аномальную Зону с построенным рядом с ней научно-исследовательским институтом или Национальный Парк с Дирекцией и административным персоналом, охраняющим и изучающим этот парк. Поэтому ничего особо фантастического или парадоксального в этой части романа тоже нет.

Стругацкие использовали художественный прием отстраненного описания ненужных, но почему-то воспринимаемых важными вещей. Шкловский называл этот прием «остранение»: «не приближение значения к нашему пониманию, а создание особого восприятия предмета, создание „ви́дения“ его, а не „узнавания“». В качестве примера «остранения» Шкловский приводил эпизод «Наташа Ростова в опере»: «Все они пели что-то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых в обтяжку панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками и т.д.»

Примерно в такой же ситуации, что и Наташа Ростова в опере, оказывается главный герой этой части «Улитки» – Перец. Понимая все прекрасно, и в то же время ничего не понимая, он слоняется по биостанции, попадает в Лес, затем с трудом сбегает из Леса и в конце-концов оказывается Директором. Кульминация части «Управления» - это эпизод «Перец в приемной Директора»: «Розовые шторы на окнах были глухо задернуты, под потолком сияла гигантская люстра. Кроме входной двери, на которой было написано «ВЫХОД», в приемной имелась еще одна дверь, огромная, обитая желтой кожей, с надписью «ВЫХОДА НЕТ». Таких приемных в СССР были тысячи, если не десятки тысяч.

Следует заметить, что «Управление» продолжает литературную традицию – сатирическую, связанную с Салтыковым-Щедриным, и сюжетную – с Кафкой. В приемной директора он встречает нескольких персонажей, одного из них щедринского – моншера Брандскугеля, который может произносить только одно фразу: «Я не знаю». «Я не знаю, - сказал Брандскугель, и усы у него вдруг отвалились и мягко спланировали на пол. Он подобрал их, внимательно осмотрел, приподняв край маски, и, деловито на них поплевав, посадил на место».

Второй персонаж, Беатриса Вах, приоткрывает завесу над опытами, которые Управление ставит над жителями деревень: «Мы никак не можем найти, - сказала Беатриса, - чем их заинтересовать, увлечь. Мы строили им удобные сухие жилища на сваях. Они забивают их торфом и заселяют какими-то насекомыми. Мы пытались предложить им вкусную пищу вместо той кислой мерзости, которую они поедают. Бесполезно. Мы пытались одеть их по-человечески. Один умер, двое заболели. Но мы продолжаем свои опыты. Вчера мы разбросали по лесу грузовик зеркал и позолоченных пуговиц… Кино им не интересно, музыка тоже. Бессмертные творения вызывают у них что-то вроде хихиканья… Нет, начинать нужно с детей. Я, например, предлагаю отлавливать их детей и организовывать специальные школы. К сожалению, это сопряжено с техническими трудностями, человеческими руками их не возьмешь, здесь понадобятся специальные машины…» Однако потом, в части «Лес», когда Кандид и Нава почти становятся участниками (или жертвами) такого эксперимента, то в нем также был задействован скальпель, - очевидно, намек на бесчеловечные медицинские, а не только социальные эксперименты.

Подведем итоги. «Улитка на склоне» - это не научно-фантастический роман. Скорее, это социальный роман с элементами сатиры и фантастики, написанный методом «остранения». Некоторые вопросы, поставленные авторами, сохраняют актуальность, некоторые исчезли из современного интеллектуального дискурса. Очевидно, главный пафос романа выражен в призыве – хватит экспериментов. Любых экспериментов: экологических, медицинских, социальных. Социальных – особенно. Достаточно.

Наталия МАМАЕВА

Улитка на склоне

Количество служащих и объём работы совершенно не связаны между собой.

Законы Паркинсона

Разрешение надо получить обязательно... Разве можно без разрешения?

Ф.Кафка. Замок

Он давно подозревал у себя в лесу, что в этой жизни выхода нет. Но что город это уже окончательно понял и даже везде рекламировал, было для него в диковинку.

Э.Успенский. Страшный господин Ау

Критика единодушно признает, что «Улитка на склоне» является одним из самых загадочных и одновременно самых сильных произведений Стругацких. Сами авторы также считали повесть «самым совершенным и самым значительным своим произведением» («Комментарий к пройденному»).

История создания произведения хорошо известна и подробно описана как в «Комментариях к пройденному» Б.Стругацкого, так и в различных статьях и аналитических работах. Тем не менее, читателю, только начинающему знакомиться с творчеством Стругацких, необходимо кратко напомнить эту историю. Весной 1965 года братья Стругацкие приступили к созданию нового произведения. Сюжет, равно как и идея этого произведения, несколько раз претерпевали существенные изменения. В конце концов, было решено разрабатывать сюжет, связанный с тем, что на некоей планете живут два вида разумных существ, и между ними идет биологическая война за выживание. Этот сюжет был реализован в главах о Лесе. Первоначально местом действия являлась давно уже придуманная Стругацкими планета Пандора. Параллельное действие разворачивалось в человеческом лагере на Пандоре. Хронологически действие происходило в Мире Полдня, то есть в XXII веке. Главным героем «человеческих» глав повести был Л.А.Горбовский, подсознательно ощущающий опасность, которая исходит от Леса.

Таков был первоначальный вариант повести, который, впрочем, не удовлетворил самих авторов. Приведем достаточно большую цитату из Б.Стругацкого: «Мы вдруг поняли, что нам нет абсолютно никакого дела до нашего Горбовского. При чём здесь Горбовский? При чём здесь светлое будущее с его проблемами, которое мы же сами изобрели? Ёлки-палки! Вокруг нас чёрт знает что творится, а мы занимаемся выдумыванием проблем и задач для наших потомков. Да неужели же сами потомки не сумеют в своих проблемах разобраться, когда дело до того дойдет?! И... мы решили, что повесть считать законченной невозможно, что с ней надо что-то делать, что-то кардинальное» (Б.Стругацкий «Комментарии к пройденному»).

Главы, касающиеся Леса, были оставлены, а параллельные главы составили историю Управления, которая уже никак не сопрягалась с миром Полдня. Более того, Управление не имело ни государственной принадлежности, ни каких-либо хронологических рамок существования. Что касается раннего варианта повести, то он под названием «Беспокойство» был опубликован только в 1990 году. Сравнение «Беспокойства» («Улитки-1») с окончательным вариантом даёт прекрасную возможность для изучения генезиса произведения (разумеется, для тех, кто этим интересуется).

Что касается самой «Улитки на склоне» («Улитки-2»), то в 1960-х годах она была опубликована лишь фрагментарно. Главы, посвящённые Лесу, были опубликованы в сборнике фантастики «Эллинский секрет» в 1966 году и существовали как самостоятельное произведение, а главы, посвящённые Управлению, были частично опубликованы в журнале «Байкал» в 1968 году, однако очень скоро публикация была подвергнута острой критике, журналы были изъяты из библиотек и оказались в спецхране. Впрочем, в самиздатовских вариантах книга существовала и была издана уже в Германии в 1972 году в мюнхенском издательстве «Посев», как утверждают сами Стругацкие, абсолютно без их ведома и без их инициативы. В СССР повесть впервые была издана в 1988 году.

Ниже речь пойдет именно об «Улитке на склоне», «Улитке-2» как о законченном целостном произведении, поскольку «Беспокойство» оказалось в распоряжении читателей и критиков несколько позднее, хотя в заключение главы, наверное, будет смысл ещё раз вернуться к этой ранней версии.

Принципиальное отличие «Улитки на склоне» от более ранних произведений Стругацких заключается в том, что это произведение не является фантастическим. Сами авторы это прекрасно понимали и писали, что с момента появления идеи Управления «повесть перестаёт быть научно-фантастической (если она и была таковой раньше) – она становится просто фантастической, гротесковой, символической» («Комментарии к пройденному»). Наконец, экзистенциальной, хотя Б.Стругацкий и не употребляет данного термина.

Повесть является откровенно кафкианской. Некоторые сюжетные моменты прямо совпадают с перипетиями главного героя «Замка» Кафки, землемера К. В первой главе «Замка» К. пытаются выгнать с постоялого двора, уверяя, что он не имеет права ночевать здесь без разрешения. В первой главе «Улитки» внештатного сотрудника Переца выгоняют из общежития со словами: «Очистить надо». Вначале К., затем Перец, выслушивают маловразумительные распоряжения по телефону, а затем не менее невразумительные объяснения – как эти сообщения следовало воспринимать:

«Очень просто, – сказал староста. – Вам, видно, никогда ещё не приходилось вступать в контакт с нашими канцеляриями. Всякий такой контакт бывает только кажущимся: Эти беспрестанные телефонные переговоры доходят до нас по здешним аппаратам в виде шума и пения, вы, наверно, тоже это слыхали. Так вот, единственное, чему можно верить, – это шуму и пению, они настоящие, а всё остальное – обман. Никакой постоянной телефонной связи с Замком тут нет, никакой центральной станции, которая переключала бы наши вызовы туда, не существует; если мы отсюда вызываем кого-нибудь из Замка, там звонят все аппараты во всех самых низших отделах, вернее, звонили бы, если бы, как я точно знаю, почти повсюду там звонки не были бы выключены. Самое лучшее – сразу бежать прочь от телефона, как только раздастся первое слово» (Кафка «Замок»).

«Он добрался до самого последнего этажа, где у входа на чердак, рядом с механическим отделением никогда не работающего лифта, сидели за столиком два дежурных механика и играли в крестики-нолики. Перец, задыхаясь, прислонился к стене. Механики поглядели на него, рассеянно ему улыбнулись и снова склонились над бумагой.

– У вас тоже нет своей трубки? – спросил Перец.

– Есть, – сказал один из механиков. – Как не быть? До этого мы еще не дошли.

– А что же вы не слушаете?

– А ничего не слышно, чего слушать-то.

– Почему не слышно?

– А мы провода перерезали».

«Подряд вообще никто не слушает, женщины, наверное, тоже. Ведь директор обращается ко всем сразу, но одновременно и к каждому в отдельности. Понимаешь?

– Боюсь, что...

– Я, например, рекомендую слушать так. Разверни речь директора в одну строку, избегая знаков препинания, и выбирай слова случайным образом, мысленно бросая кости домино. Тогда, если половинки костей совпадают, слово принимается и выписывается на отдельном листе. Если не совпадает слово временно отвергается, но остаётся в строке. Там есть ещё некоторые тонкости, связанные с частотой гласных и согласных, но это уже эффект второго порядка. Понимаешь?

– Нет, – сказал Перец...

– Это не единственный метод. Есть ещё, например, метод спирали с переменным ходом... Есть метод Стивенсон-заде...» («Улитка на склоне»).

И землемер К., и Перец в своё время вынуждены заполнить маловразумительные анкеты. Непосредственного начальника К. Кламма, равно как и директора Управления, никто никогда не видел кроме его любовницы. Любовница Кламма Фрида становится женой К., то же самое происходит и с сожительницей директора Алевтиной. Сопоставления эти можно продолжать, впрочем, те, кто читал «Замок» Кафки и сами их, конечно, заметили. Разумеется, сюжетные совпадения не столь важны. Важно, что повесть Стругацких пронизывает дух кафкианского безумия, иррациональности и бессмысленности существования. Землемер К. так и не может добраться до Замка, куда его вызвали якобы на работу. Перец не может выбраться из Управления, а Кандид – из Леса (Комментарий для прессы: Кандид – это имя героя одноимённой повести Вольтера, герой которой мучительно пытается обрести смысл своего существования, всюду наталкивается на глупости, нелепости и несообразности и, в конце концов, приходит к выводу, что смысл существования заключается в том, чтобы «возделывать свой сад», то есть единственно осмысленным является труд на земле). Выхода из этого бессмысленного топтания по кругу герои Стругацких в отличие от героя Вольтера так и не находят. Вольтеровский Кандид тоже в общем-то находит только псевдовыход.

Сейчас, говоря о том, что «Улитка» воплощает дух и повторяет сюжетные ходы «Замка», в эту фразу вкладывают чуть ли не упор. Дескать, вторичное произведение. Интересно, а кому-нибудь из советских писателей, пишущих в 60-е годы, вообще могла прийти в голову столь бредовая идея, как писать под Кафку? Нет, творчество Кафки в Советском Союзе 60-х, конечно, знали и даже признавали за экзистенциализмом некоторые достоинства, но кто ещё даже из самых наших явных диссидентов мог даже в бредовом сне представить, что он пишет в стилистике и эстетике экзистенциализма???

Существует множество прочтений «Улитки». Самый простой и самый поверхностный вариант заключается в том, что в «Улитке» видят политическую сатиру на советскую бюрократию. На самом деле, книгу следует восприниматься куда шире – как сатиру на бюрократию вообще – немецкую (напомним, книга впервые полностью была опубликована в ФРГ, и немцы наверняка видели в ней острую сатиру на собственную бюрократическую систему), американскую, канадскую или испанскую. Ещё шире произведение может быть трактовано как образ любого современного общества. Развитое общество середины ХХ века не может существовать без бюрократии, которая становится формой властного управления. В западном мире существуют теории бюрократии, в частности, концепция М.Вебера. Бюрократия – это модус вивенди существования общества ХХ века. И таким образом «Улитка» – это страшное отображение данного модуса, неизбежного и неистребимого. Взорвать Управление, конечно, можно, и Перец испытывает это искушение, но очевидно, что это не решит проблему, ибо новая организация неизбежно придет к точно такой же бюрократии.

Главная мысль повести состоит в том, что существование человеческое в принципе бессмысленно. Бессмысленно существование жителей Леса, которые топчутся на месте, повторяя одни и те же слова и гния заживо. Бессмысленно существование сотрудников Управления, которые пьют кефир, играют в фанты, слушают радиолу и считают на испорченных калькуляторах. При этом жизнь идёт своим чередом и в Лесу, и в Управлении, и, по-видимому, никто, кроме двух интеллигентов – Кандида и Переца – не замечают её абсурдности. Обитатели Леса сеют, снимают урожай, образуют семьи. В Управлении «все работают. Никто почти не отлынивает... Охранники охраняют, водители водят, инженеры строят, научники пишут статьи, кассиры выдают деньги». Все при деле. Но всё бессмысленно, поскольку никакого дела на самом деле нет.

Даже машины не видят никакого смысла в своём существовании. Сбежавшая от людей машина (а может быть, и не сбежавшая, а только готовящаяся сбежать, или побег которой не обнаружен) жалуется: «...да не могу я работать. Мне всё надоело. Всегда одно и то же: железо, пластмасса, бетон, люди. Я сыта этим по горло». Жалобы машин довершают картину бесперспективности и ненужности существования мира.

До этого у героев Стругацких существовал определенный выход – пусть трагический, пусть далеко не безупречный с этической точки зрения. Герои «Далекой Радуги», «Трудно быть богом», «Хищных вещей века» всё-таки находили какой-то выход, решение проблемы, пусть иллюзорный, пусть страшный, кровавый, но, тем не менее, у читателя возникало ощущение, что проблему можно как-то решить, ситуацию как-то исправить, по крайней мере, в будущем. По завершению чтения «Улитки» такого чувства не возникает. В.Кайтох считает, что Кандид обретает в лесу смысл своего существования, борясь против прогресса амазонок и уничтожения тех людей, которые его спасли и приютили. Перец же такого смысла обрести не может. На самом деле и Кандид находит лишь иллюзорный смысл. Уничтожение слуг владычиц Леса, их биомеханизмов ничего не решает. Луддиты тоже уничтожали станки, что отнюдь не помешало развитию капитализма. Перец ведь пытается идти тем же самым путем, искоренить группу Искоренения. Но, в отличие от Кандида, сразу осознаёт бессмысленность этого действия. Параллелизм двух миров достаточно очевиден, так же как параллелизм действий героев. Кандид пытается выбраться из Леса и вернуться на биостанцию. Перец мучительно пытается выбраться с территории Управления в Лес. Обоим героям это удаётся, и обоих настигает разочарование, поскольку они понимают, что от одной бессмыслицы они пришли к другой. Поэтому отсутствие какого-либо выхода для героев, отсутствие даже надежды на поиски смысла достаточно очевидно. Всё в этой жизни бессмысленно и бесполезно. Постулаты экзистенциализма подтвердились. Можно ещё найти смысл жизни для себя лично, как это сделал Кандид, но не надо строить иллюзий, что от этого что-то изменится. Механизм Винни-Пух также строил иллюзии, что его работа над созданием вертолётов и тягачей является осмысленной. Но эти иллюзии быстро и безжалостно развеяли:

«– Об этом и речь! – сказал Астролог. – Вам ни до чего нет дела. Вы всем довольны. Вам никто не мешает. Вам даже помогают! Вот вы разродились тягачом, захлёбываясь от удовольствия, и люди сейчас же убрали его от вас, чтобы вы не отвлекались на мелочи, а наслаждались бы по большому счету».

Безжалостно уничтожается ещё одна иллюзия, что счастье и смысл жизни заключаются в труде. На этом фоне явным пережитком прошлого, отзвуком ранних произведений АБС звучит диспут в машине среди сотрудников, едущих на биостанцию получать деньги. Сотрудники обсуждают любимую тему ранних Стругацких – чем будет заниматься человек, когда возникнет избыток свободного времени. Для нашей страны эта тема сейчас абсолютно неактуальна, но для развитых стран, например, для той же ФРГ, она вполне актуальна, и Стругацкие совершенно справедливо рассматривали эту проблему как проблему, которая возникнет в ближайшем будущем и потребует решения. Но если в повестях, посвященных миру Полдня, она была вполне актуальной и насущной, здесь эта проблема возникает по инерции. Никто из сотрудников Управления не имеет свободного времени. Наоборот, все непрерывно работают. Если у них и освободится свободное время, то они весьма успешно занимают его низкосортными развлечениями и вряд ли способны на ведение дискуссий такого уровня. Что ж, родимые пятна социализма уходят из творчества Стругацких не сразу.

Герои «Улитки» всё же тщатся спасти окружающий мир или придать его существованию какую-то осмысленность. И здесь возникает идея, которая явно перешла в «Улитку» из первого варианта. Горбовский, сидя на Пандоре, беспокоится за всё человечество, но в итоге он сам самокритично признает, что беспокоится только за себя. Заключительная беседа Горбовского и беспокоящегося за свою жену Турнена практически определяет идею «Улитки»:

"– А в общем-то вы занялись самым неблагодарным делом, какое можно себе представить. Вы думаете о смысле жизни сразу за всех людей, а люди этого не любят. Люди предпочитают принимать жизнь такой, какая она есть. Смысла жизни не существует. И смысла поступка не существует... Чудак вы всё-таки. Человечеству совсем не нужно, чтобы его спасали.

Леонид Андреевич натянул шлепанцы, подумал и сказал:

– В чём-то вы, конечно, правы, это мне нужно, чтобы человечество было в безопасности. Я, наверное, самый большой эгоист в мире...

– Несомненно, – сказал Турнен. – Потому что вы хотите, чтобы всему человечеству было хорошо только для того, чтобы вам было хорошо».

Данный фрагмент в комментариях не нуждается. Перец тоже хочет, чтобы всем было хорошо, и Кандид хочет, чтобы всем было хорошо. А вот к чему они в результате придут?.. У Переца хотя бы есть хорошо вычищенный парабеллум с единственным патроном в стволе.

Идеи, ещё казавшиеся осмысленными ранее, неожиданно оборачиваются полной бессмыслицей. Сотрудники Управления произносят вроде бы вполне осмысленные вещи, иногда позволяют себе даже весьма разумные и, более того, парадоксально разумные высказывания, чтобы через пару фраз скатиться в полную невнятицу. Иногда это, конечно, пародия на общеизвестные штампы советской литературы и публицистики, и с ними всё понятно. Проконсул говорит о живой мудрости народа, живущей в пословицах. Ким произносит опостылевше правильную фразу, что директор «обращается ко всем сразу, но одновременно и к каждому в отдельности». Неудивительно, что эти штатные заезженные благоглупости переходят в малоосмысленный бред.

Но любопытно, что иногда в разговорах сотрудников Управления возникают весьма любопытные и требующие дальнейшей разработки идеи.

В обращении директора к сотрудникам звучит следующее: «мы можем чрезвычайно много, но мы до сих пор так и не поняли, что из того, что мы можем, нам действительно нужно»; «чтобы думать о смысле жизни сразу за всех людей, а люди этого не любят»; «разум не краснеет и не мучается угрызениями совести, потому что вопрос из научного, из правильно поставленного, становится моральным». Фразы эти взяты из заключительного разговора Горбовского с Турненом в первом варианте «Улитки», и там они действительно стояли на месте и имели свой смысл. Здесь, вырванные из контекста, перемешанные с пропагандистскими лозунгами и ничего не значащими словосочетаниями, они стали такими же. Дискредитируется сама идея разумного, внятного, осмысленного диалога, в котором может родиться истина. Там, где ещё недавно был смысл, из этого смысла рождается бессмыслица. Практически авторы отрекаются от всего того, что прежде любили. Вставляя выстраданные идеи любимого персонажа в малоосмысленный начальственный бред.

Это печально. А сама повесть не просто печальная, она трагическая. Но вот что любопытно: читатель, закрывший повесть (или это кажется только мне?) ощущением всеобщего трагизма и бессмысленности существования не проникается. После того, как закроешь книгу Кафки, а чаще гораздо раньше, очень хочется пойти и найти веревку и мыло. От книг Стругацких такого ощущения не возникает. Никакого выхода из ситуации авторы не предлагают. Более того, они ясно дают понять, что этого выхода нет и существовать не может. Более того, читатель прекрасно понимает, что сам он живет именно в таком мире абсурда. И, тем не менее, выясняется, что в этом мире вполне можно жить. А вот почему возникает такое ощущение – вопрос этот для меня до сих пор остается открытым.

Потому что если понимаешь абсурдность окружающего – этим ты уже выводишь себя за рамки этого абсурда и сохраняешь ясность мышления?

Потому что читатель отождествляет себя с главными героями, которые все-таки выше окружающего их быдла?

Или это сугубо вопрос лингвистики и стилистики? Книга навевает уныние содержанием, но не навевает уныния стилем. Сатира находится в содержании, а юмор в словах? Или так не бывает? Вообще-то не бывает. Но возникает ощущение, что сам язык Стругацких поддерживает жизнерадостность читателя и не даёт ему скатиться в пучины вселенской скорби.

Обратимся теперь к «Улитке-1», опубликованной в 1984 году под названием «Беспокойство». Это, конечно, книга о совсем другом. Она продолжает идеи, заложенные ещё в произведении «Трудно быть богом». Атос, случайно оказавшийся в роли своеобразного разведчика будущего в Лесу, обнаруживает, что ему гораздо ближе обречённое на гибель прошлое этого Леса, чем победно наступающее будущее. И в отличие от прогрессоров решительно становится на сторону прошлого, впрочем, пытаясь оправдать свой поступок подробно приведёнными моральными рассуждениями. Он сознательно становится «камешком в жерновах прогресса». То, что данная проблема волновала авторов, ясно из текста произведения и к тому же об этом прямо сказано в «Комментариях к пройденному». Б.Стругацкий пишет о том, что книга посвящена была вопросу «Что же... делать человеку, которому НЕ НРАВЯТСЯ САМИ ЭТИ ЗАКОНЫ?! (в смысле законы истории)».

В свою очередь, Горбовский на биостанции боится того, что человечество стало слишком сильным и оттого слишком беззаботным, и его ждут неведомые опасности. Одну из таких неведомых опасностей олицетворяет Лес. Потенциальное развитие событий прямо озвучено героями повести. Атос думает о том, что можно позвать на помощь землян, а Горбовский, буквально читая его мысли, думает, чью же сторону должны будут принять земляне в борьбе двух разумов.

В таком контексте действительно возникает проблема конфликта настоящего и будущего. Настоящее понимает, что будущее и впрямь находится «за поворотом», и в ближайшее время придется его принимать или не принимать. И любое решение по поводу этого будущего, похоже, окажется аморальным, поскольку законы развития общества изменить и обойти нельзя, что бы ни думал по этому поводу Горбовский. Идея противостояния настоящего и будущего действительно содержалась в «Улитке-1». Поэтому Борис Стругацкий совершенно зря недоумевает, почему эту идею не увидели читатели «Улитки-2». Приведем фрагмент его рассуждений:

«Что такое Управление – в нашей новой символической схеме? Да очень просто – это Настоящее! Это Настоящее со всем его хаосом, со всей его безмозглостью, удивительным образом сочетающейся с его умудренностью... Это то самое Настоящее, в котором люди всё время думают о Будущем, живут ради Будущего, провозглашают лозунги во славу Будущего – и в то же время гадят на это Будущее, искореняют это Будущее... стремятся превратить это будущее в асфальтированную автостоянку».

Эта идея содержалась в качестве зачаточной в «Улитке-1», но совершенно исчезла в «Улитке-2». Управление и Лес – это отнюдь уже не настоящее и будущее – это два параллельных настоящих, в одном из которых наступает Будущее. Впрочем, сотрудники Управления вовсе не стремятся уничтожить это Будущее. Они его просто не замечают, как стараются не замечать и объект приложения своих сил – Лес. Управление настолько самодостаточно в своём абсурде, что никакие идеи о будущем не проникают в головы его сотрудников. Лес изучается, сохраняется и искореняется между делом. Идея противостояния настоящего и будущего потерялась между чистовиком и черновиком, что, впрочем, часто происходит с художественными произведениями и что очень редко понимают их авторы.

Гораздо важнее в «Комментариях» другое, сказанное абзацем ниже:

«И вот вопрос – должны ли мы, авторы, рассматривать как наше поражение то обстоятельство, что идея, которая помогла нам сделать повесть ёмкой и многомерной, осталась, по сути, не понята читателем? Не знаю. Я знаю только, что существует множество трактовок «Улитки», причём многие из этих трактовок вполне самодостаточны и ни в чем не противоречат тексту. Так, может быть, это как раз хорошо, что вещь порождает в самых разных людях самые разные представления о себе! И, может быть, чем больше разных точек зрения, тем больше оснований считать произведение удачным?».

Да здравствуют братья Стругацкие! За много лет чтения мемуаров, автобиографий и размышлений автора о своих произведениях это первый случай, встреченный мною, когда автор даёт читателю право самому решать, что он, автор, хотел сказать . Чаще всего автор встаёт в позу обиженного и заявляет: «И вот критика пишет, автор хотел сказать то-то, как будто автор уже лежит в могиле или сам не понимает, что он хотел этим сказать». Дело-то в том, что автор очень часто именно не понимает, что он хотел сказать. Автор – не критик, это разные способы познания действительности. Часто автор хотел сказать одно, а сказал совсем другое. Но вот чтобы автор сумел это признать, это, на мой взгляд, высший уровень авторского самосознания, и он является не менее ценным, чем вышепрокритикованное произведение.

Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий

Улитка на склоне

За поворотом, в глубине

Лесного лога

Готово будущее мне

Верней залога.

Его уже не втянешь в спор

И не заластишь,

Оно распахнуто, как бор,

Всё вглубь, всё настежь.

Б. Пастернак

Тихо, тихо ползи,

Улитка, по склону Фудзи,

Вверх, до самых высот!

Исса, сын крестьянина

Глава первая

С этой высоты лес был как пышная пятнистая пена; как огромная, на весь мир, рыхлая губка; как животное, которое затаилось когда-то в ожидании, а потом заснуло и проросло грубым мохом. Как бесформенная маска, скрывающая лицо, которое никто еще никогда не видел.

Перец сбросил сандалии и сел, свесив босые ноги в пропасть. Ему показалось, что пятки сразу стали влажными, словно он в самом деле погрузил их в теплый лиловый туман, скопившийся в тени под утесом. Он достал из кармана собранные камешки и аккуратно разложил их возле себя, а потом выбрал самый маленький и тихонько бросил его вниз, в живое и молчаливое, в спящее, равнодушное, глотающее навсегда, и белая искра погасла, и ничего не произошло - не шевельнулись никакие веки и никакие глаза не приоткрылись, чтобы взглянуть на него. Тогда он бросил второй камешек.

Если бросать по камешку каждые полторы минуты; и если правда то, что рассказывала одноногая повариха по прозвищу Казалунья и предполагала мадам Бардо, начальница группы Помощи местному населению; и если неправда то, о чем шептались шофер Тузик с Неизвестным из группы Инженерного проникновения; и если чего-нибудь стоит человеческая интуиция; и если исполняются хоть раз в жизни ожидания - тогда на седьмом камешке кусты позади с треском раздвинутся, и на полянку, на мятую траву, седую от росы, ступит директор, голый по пояс, в серых габардиновых брюках с лиловым кантом, шумно дышащий, лоснящийся, желто-розовый, мохнатый, и ни на что не глядя, ни на лес под собой, ни на небо над собой, пойдет сгибаться, погружая широкие ладони в траву, и разгибаться, поднимая ветер размахами широких ладоней, и каждый раз мощная складка на его животе будет накатывать сверху на брюки, а воздух, насыщенный углекислотой и никотином, будет со свистом и клокотанием вырываться из разинутого рта. Как подводная лодка, продувающая цистерны. Как сернистый гейзер на Парамушире…

Кусты позади с треском раздвинулись. Перец осторожно оглянулся, но это был не директор, это был знакомый человек Клавдий-Октавиан Домарощинер из группы Искоренения. Он медленно приблизился и остановился в двух шагах, глядя на Переца сверху вниз пристальными темными глазами. Он что-то знал или подозревал, что-то очень важное, и это знание или подозрение сковывало его длинное лицо, окаменевшее лицо человека, принесшего сюда, к обрыву, странную тревожную новость; еще никто в мире не знал этой новости, но уже ясно было, что все решительно изменилось, что все прежнее отныне больше не имеет значения и от каждого, наконец, потребуется все, на что он способен.

А чьи же это туфли? - спросил он и огляделся.

Это не туфли, - сказал Перец. - Это сандалии.

Вот как? - Домарощинер усмехнулся и потянул из кармана большой блокнот. - Сандалии? Оч-чень хорошо. Но чьи это сандалии?

Он придвинулся к обрыву, осторожно заглянул вниз и сейчас же отступил.

Человек сидит у обрыва, - сказал он, - и рядом с ним сандалии. Неизбежно возникает вопрос: чьи это сандалии и где их владелец?

Это мои сандалии, - сказал Перец.

Ваши? - Домарощинер с сомнением посмотрел на большой блокнот. - Значит, вы сидите босиком? Почему? - Он решительно спрятал большой блокнот и извлек из заднего кармана малый блокнот.

Босиком - потому что иначе нельзя, - объяснил Перец. - Я вчера уронил туда правую туфлю и решил, что впредь всегда буду сидеть босиком. - Он нагнулся и посмотрел через раздвинутые колени. - Вон она лежит. Сейчас я в нее камушком…

Минуточку!

Домарощинер проворно поймал его за руку и отобрал камешек.

Действительно, простой камень, - сказал он. - Но это пока ничего не меняет. Непонятно, Перец, почему это вы меня обманываете. Ведь туфлю отсюда увидеть нельзя - даже если она действительно там, а там ли она, это уже особый вопрос, которым мы займемся попозже, - а раз туфлю увидеть нельзя, значит, вы не можете рассчитывать попасть в нее камнем, даже если бы вы обладали соответствующей меткостью и действительно хотели бы этого и только этого: я имею в виду попадание… Но мы все это сейчас выясним.

Он сунул малый блокнот в нагрудный карман и снова достал большой блокнот. Потом он поддернул брюки и присел на корточки.

Итак, вы вчера тоже были здесь, - сказал он. - Зачем? Почему вы вот уже вторично пришли на обрыв, куда остальные сотрудники Управления, не говоря уже о внештатных специалистах, ходят разве для того, чтобы справить нужду?

Перец сжался. Это просто от невежества, подумал он. Нет, нет, это не вызов и не злоба, этому не надо придавать значения. Это просто невежество. Невежеству не надо придавать значения, никто не придает значения невежеству. Невежество испражняется на лес. Невежество всегда на что-нибудь испражняется, и, как правило, этому не придают значения. Невежество никогда не придавало значения невежеству…

Вам, наверное, нравится здесь сидеть, - вкрадчиво продолжал Домарощинер. - Вы, наверное, очень любите лес. Вы его любите? Отвечайте!

А вы? - спросил Перец.

Домарощинер шмыгнул носом.

А вы не забывайтесь, - сказал он обиженно и раскрыл блокнот. - Вы прекрасно знаете, где я состою, а я состою в группе Искоренения, и поэтому ваш вопрос, а вернее, контрвопрос абсолютно лишен смысла. Вы прекрасно понимаете, что мое отношение к лесу определяется моим служебным долгом, а вот чем определяется ваше отношение к лесу - мне не ясно. Это нехорошо, Перец, вы обязательно подумайте об этом, советую вам для вашей же пользы, не для своей. Нельзя быть таким непонятным. Сидит над обрывом, босиком, бросает камни… Зачем, спрашивается? На вашем месте я бы прямо рассказал мне все. И все расставил бы на свои места. Откуда вы знаете, может быть, есть смягчающие обстоятельства, и вам в конечном счете ничто не грозит. А, Перец? Вы же взрослый человек и должны понимать, что двусмысленность неприемлема. - Он закрыл блокнот и подумал. - Вот, например, камень. Пока он лежит неподвижно, он прост, он не внушает сомнений. Но вот его берет чья-то рука и бросает. Чувствуете?

Нет, - сказал Перец. - То есть, конечно, да.

Вот видите. Простота сразу исчезает, и ее больше нет. Чья рука? - спрашиваем мы. Куда бросает? Или, может быть, кому? Или, может быть, в кого? И зачем?.. И как это вы можете сидеть на краю обрыва? От природы это у вас или вдруг вы специально тренировались? Я, например, на краю обрыва сидеть не могу. И мне страшно подумать, ради чего бы это я стал тренироваться. У меня голова кружится. И это естественно. Человеку вообще незачем сидеть на краю обрыва. Особенно если он не имеет пропуска в лес. Покажите мне, пожалуйста, ваш пропуск, Перец.

У меня нет пропуска.

Так. Нет. А почему?

Не знаю… Не дают вот.

Правильно, не дают. Нам это известно. А вот почему не дают? Мне дали, ему дали, им дали и еще многим, а вам почему-то не дают.

Перец осторожно покосился на него. Длинный тощий нос Домарощинера шмыгал, глаза часто мигали.

Наверное, потому что я посторонний, - предположил Перец. - Наверное, поэтому.

И ведь не только я вами интересуюсь, - продолжал Домарощинер доверительно. - Если бы только я! Вами интересуются люди и поважнее… Слушайте, Перец, может быть, вы отсядете от обрыва, чтобы мы могли продолжать? У меня голова кружится смотреть на вас.

Авторы называют Улитку самой лучшей своей книгой. Я так не считаю, по крайней мере пока. Книга представляет собой зеркало, как и любое другое гениальное произведение, в зависимости от жизненного опыта и уровня развития ума каждый найдет в ней свое толкование.

◦ ৡ ◦

Книгу можно найти бесплатно в электронном виде на Litres и в бумажной - в любой библиотеке города.

◦ ৡ ◦

Сюжет напоминает ночной кошмар при быстром сне, тяжелый, запутанный, бессмысленный. От попыток упорядочить всё это начинает болеть голова.

◦ ৡ О чем Улитка на склоне ৡ ◦

Книга входит в цикл "Мира полудня". Действие происходит в далёком будущем, когда люди начали осваивать новые планеты, создавали кабину для телепортации и научились совершенствовать свою физическую оболочку. Улитка на склоне - это новый вариант Беспокойства. Прочитав его и пару предшествующих книг "Мира полудня" действие в книге-герое отзыва становится более ясными.

Люди высадились на планете Пандора для изучения леса, который населяют вполне мирные деревенские люди и недобрые женщины-амазонки. Эмансипированные барышни мастерят страшные чудовища, которые мешают жить мирным гражданам и усложняют работу исследователям. Гигантские ракопауки, ходячие мертвецы и перерабатывающая станция, гуляющая по лесу - их рук дело.

Деревни с живущими на суше людьми тонут в треугольных болотах, это на местном языке называется "одержанием". Происходит постоянная борьба между изобретением амазонок и лесом. Деревья умеют ходить, прыгать и оказывать сопротивление.

Один из Земных кораблей терпит крушение в лесу. Кандид, член русскоговорящего экипажа, попадает в деревню мирного населения и не может покинуть её. Чтобы вернуться назад в управление, ему придется обмануть своих соседей по дому и столкнуться со страшными творениями амазонок.

В книге также показана работа "Управления". Главный герой Перец хочет попасть в лес, но его никто туда не пускает. В конце книги он становится главой управления, так и не достигнув своей основной цели прибытия на Пандору.
Но помимо сюжета, между строчками спрятаны сюрпризы.

◦ ৡ Улитка на склоне Стругацких: смысл ৡ ◦

Я думаю, многие решат, что никакого смысла в книге нет и будут правы. Но если задуматься, всё что нас окружает, абсолютно все явления и утверждения - это полный бред. Всё нормальное могло бы быть ненормальным и наоборот. Всем заправляет только мозг людей и решает чему быть, а чему нет.

Так о чем "Улитка на склоне":

• О комичности человеческих утверждений, принципов и стереотипов. Мне Управление Переца очень напомнило все наши госучреждения старого типа - больницы, жэки. Часто посетитель вообще не понимает что происходит. Когда изречения одного должностного лица противоречит словам другого служащего. Да и в жизни часто я чувствую себя улиткой, перед лицом больших начальников и манипуляторов.
• О бессмысленности реальности.
• О глупой власти. Чиновники, которые в глаза не видели "леса" управляют его делами, выпускают законы.
• О восстании женщин в будущем. Еще век назад А.И. Куприн писал, что слабый пол "отомстит за отсутсвие любви" мужчинам. О том, что его пророчество является правдой, можно судить о взаимоотношении полов в Европе сейчас, например.

В последнем пункте я не уверена, братья Стругацкие женскую долю в своих книгах никогда не затрагивали. Скорее всего амазонки в книге - просто символ власти. А что этим хотели сказать писатели - один Бог знает.

◦ ৡৡৡ ◦

- «Улитка на склоне» - вещь действительно сложная. Это был для нас с братом своеобразный эксперимент, мы решили писать ее, подчиняясь лишь свободному ходу мысли, и что получилось - не нам судить, тем более, что многие наши друзья и критики, чьему мнению мы, безусловно, доверяем, не могли дать этой книге однозначного толкования.

Аркадий Стругацкий, “Румата делает выбор“ (11 том полного собрания сочинений АБС, Неопубликованное. Публицистика.)

“Улитка на склоне” на самом деле вещь сложная – и для восприятия и для понимания. Я уже однажды пыталась ее прочитать, но не смогла, только вот нынешний мой “запой” Стругацкими помог ее одолеть. Приведенная выше цитата из интервью Аркадия Стругацкого проливает некоторый свет на причины, по которым после прочтения “Улитки” первый вопрос, возникающий в голове: “Что это было?” Если можно так сказать, “Улитка на склоне” – это окно во внутренний мир Стругацких, в самую глубину их размышлений, которое они приоткрыли для нас, читателей. Содержание “Улитки” на мой взгляд можно назвать экзистенциальными* размышлениями.

Экзистенциали́зм (от лат. existentia - существование) - особое направление в философии XX века, акцентирующее своё внимание на уникальности бытия человека, провозглашающее его иррациональным. Экзистенциализм отличается, прежде всего, идеей преодоления (а не раскрытия) человеком собственной сущности и большим акцентом на глубине эмоциональной природы.

Википедия

Должна признаться, я перелопатила некоторое количество материалов: интервью с обоими братьями Стругацкими, где бы упоминалась “Улитка”, поговорила вчера с братом, помучила интернет на предмет всяких запросов, правда я старательно избегала любую критическую литературу (не знаю, я ей не доверяю почему-то еще со школы). Определенно, в “копательстве” есть свои преимущества.

Теперь вот как археолог, я разложу на полотне этой записи все, что удалось откопать, в надежде собрать целостную картину из разных частей мозаики… Зачем? Причина проста:

Я отношусь к такому типу людей, которые ничего не могут понять, пока не попробуют записать это на бумаге.

Харуки Мураками, “Норвежский лес”

Кандид и Перец

Да, вместе со Stasevichем я очень удивлялась именам, которые дали братья Стругацкие своим персонажам. Особенно меня коробило имя “Кандид” (в голове упрямо возникали ассоциации с грибковыми болезнями слизистых оболочек). Однако, копнув глубже, я узнала, что слово “кандид” имеет французское происхождение и означает “наивный, чистый”. А еще узнала, что есть философская повесть Вольтера “Кандид или оптимизм”, в которой основной персонаж Кандид “колесит по всему обитаемому миру и даже посещает сказочную страну Эльдорадо”. На середине пути Кандид покинул утопическое Эльдорадо и выбрал жизнь, полную страстей и опасностей. А для полной картины параллелей – Кандид по пути теряет свою возлюбленную.

Конечно, будет неверным утверждать, что вольтеровский Кандид – прототип Кандида из “Улитки”, тем более что авторы ни разу не упомянули вольтеровскую повесть, как нечто послужившее основой. А вот “Замок” Кафки упоминался. Но ведь аналогия интересная, правда?

А Перец он и в Африке перец. Даже не нужно искать особый смысл. Горечь – самая первая ассоциация, возникающая, когда мы слышим слово “перец”. Ну это все так… догадки.

Дремучесть Леса vs Система Управления

Так вот. Наивность (чистота) стремится навстречу горечи. Каждому из них почему-то нужно оказаться на месте другого. Интересно… но в итоге каждый остается на своем. И еще… как по мне, так Кандид находится в намного лучшем положении, чем Перец.

Кандид живет в Лесу, где полным-полно и трудностей и странностей. Но люди, населяющие его, пусть не великого ума и несколько дремучие, но добрые и неподлые, старающиеся жить в гармонии с Лесом. Проблема Кандида в том, что он отчетливо понимает – он здесь чужой. Его удивляет безразличие аборигенов к пониманию причинно-следственных связей происходящего вокруг и даже опасности, которая угрожает им полным уничтожением. А раз ты здесь чужой, значит, есть место, где ты свой. Вот туда и стремится попасть Кандид, только вот ум его как в тумане и помнит он не все. Ясным остается лишь стремление уйти.

…но если мы не уйдем послезавтра, я уйду один. Конечно, так я уже тоже думал когда-то, но теперь-то уж я обязательно уйду. Хорошо бы уйти прямо сейчас, ни с кем не разговаривая, никого не упрашивая, но так можно сделать только с ясной головой, не сейчас. А хорошо бы решить раз и навсегда: как только я проснусь с ясной головой, я тотчас же встаю, выхожу на улицу и иду в лес, и никому не даю заговорить со мной, это очень важно - никому не дать заговорить с собой, заговорить себя, занудить голову, особенно вот эти места над глазами, до звона в ушах, до тошноты, до мути в мозгу и в костях. А ведь Нава уже говорит…

А Перец работает в Управлении – неком олицетворении системы со всей ее маразматичностью, тупостью, мерзостью и тошнотворностью. Система намного хуже и гибельнее для живого, чем даже нежелание видеть причинно-следственные связи. Потому что она на корню губит все живое и убивает любой намек на внутреннюю свободу. Перец, как и Кандид, отчетливо осознает, свою чуждость этой системе.

Эта мысль, конечно, не нова, но любая система (религия, политика, образование, медицина и т.п.) намного страшнее интеллектуального невежества. Буква всегда будет убивать, вот поэтому все хорошие начинания, обретая черты системы и организации, начинают очень дурно пахнуть (и это самое меньшее из зол).

Перец недоумевает, как можно жить в системе, да еще вылавливать в ней какие-то радости? Как можно жить и не думать, не видеть маразм и тупость своего собственного существования? Это недоумение и тоска гонит его прочь из Управления и рисует в воображении недоступный Лес.

Все равно я уеду, думал Перец, нажимая на клавиши. Все равно я уеду. Вы не хотите себе, а я уеду. Не буду я играть с вами в пинг-понг, не буду играть в шахматы, не буду я с вами спать и пить чай с вареньем, не хочу я больше петь вам песни, считать вам на «мерседесе», разбирать ваши споры, а теперь еще читать вам лекции, которых вы все равно не поймете. И думать за вас я не буду, думайте сами, а я уеду. Уеду. Уеду. Все равно вы никогда не поймете, что думать - это не развлечение, а обязанность…

И все это обрекает Перца быть изгоем по доброй воле. А это, скажу я вам, совсем невесело…

А если не люди, так там делать нечего. Надо держаться людей, с людьми не пропадешь.
- Нет, - сказал Перец. - Это все не так просто. Я вот с людьми прямо-таки пропадаю. Я с людьми ничего не понимаю.

Тоска по пониманию

Увидеть и не понять - это все равно что придумать. Я живу, вижу и не понимаю, я живу в мире, который кто-то придумал, не затруднившись объяснить его мне, а может быть, и себе… Тоска по пониманию, вдруг подумал Перец. Вот чем я болен - тоской по пониманию.

Кандида и Переца (или Перца?) объединяет угнетающая неопределенность и полное отсутствие ответов на вопросы: “Кто я и зачем? Где нахожусь?” А еще упрямое, почти бессознательно стремление выйти за пределы привычного и обыденного. Такие знакомые вопросы… некоторые люди так устроены – жить не могут, пока не поймут цель всего существующего и свое место во всем этом.

На мой взгляд, именно этот поиск и нежелание признать себя творением и, следовательно, Творца, рождает глубочайшее чувство одиночества, присущее некоторым произведениям Стругацких. Это такая развилка, на которой любая дорога не принесет радости. Наблюдая глобальную гармонию всего сущего, человек не может не придти к мысли, что такая гармония не может возникнуть случайно. Но ведь, признав, творческое начало, сотворившее Вселенную и самого человека, мы будем вынуждены признать, что у Творца могут быть свои цели в отношении творения. И вот здесь мы страшно пугаемся и бунтуем. А насколько приемлема и хороша для нас будет эта неведомая воля?.. Как сильно каждого из нас напрягает возможная предопределенность и предназначение: “Так что же, стало быть, от человека ничего не зависит, раз все предопределено?”

Ведь, отвергнув идею о творческом начале, человек столкнется не только с одиночеством, но также пустотой и бессмысленностью собственного существования. И тогда вожделенная свобода не окажется ли мнимой? Такой вот невеселый выбор.

Высшие силы

Я, конечно, могу тысячу раз ошибаться, но “неразрешимый этический вопрос”, загадочные Странники – все это касается спора с тем самым творческим началом, автором всего сущего. И это одна из центральных идей, которую я вижу в творчестве Стругацких. Немного странной кажется идея спорить с тем, чего нет… Нет, это даже не спор, это крик – крик потерянной души перед лицом неизвестности:

Ты такой, какой ты есть, но могу же я надеяться, что ты такой, каким я всю жизнь хотел тебя видеть: добрый и умный, снисходительный и помнящий, внимательный и, может быть, даже благодарный. Мы растеряли все это, у нас не хватает на это ни сил, ни времени, мы только строим памятники, все больше, все выше, все дешевле, а помнить - помнить мы уже не можем. Но ты-то ведь другой, потому-то я и пришел к тебе, издалека, не веря в то, что ты существуешь на самом деле. Так неужели я тебе не нужен?

Нет, я буду говорить правду. Боюсь, что ты мне тоже не нужен. Мы увидели друг друга, но ближе мы не стали, а должно было случиться совсем не так. Может быть, это они стоят между нами? Их много, я один, но я - один из них, ты, наверное, не различаешь меня в толпе, а может быть, меня и различать не стоит. Может быть, я сам придумал те человеческие качества, которые должны нравиться тебе, но не тебе, какой ты есть, а тебе, каким я тебя придумал…

P.S. В общем, все на самом деле и сложно и просто одновременно… Нет, мне не близка такая точка зрения на мир. И внутренне я всегда (еще с детства) сопротивлялась идее случайности нашего существования. Но многие другие вопросы, заданные братьями Стругацкими, я считаю важными. И просто таки необходимыми для обдумывания. Раз уж ты не находишься в числе счастливчиков, не задающихся непонятными вопросами, которых все устраивает и так.